Известно, что Гегель в первые месяцы семейной жизни создавал «Науку логики», а Маркс в свой медовый месяц написал работу «К критике гегелевской философии права». Семён Людвигович Франк, как истинный философ, тоже не тратил время зря. По воспоминаниям Татьяны Сергеевны, во время свадебного путешествия летом 1908 года, после посещения баварского курорта Грефенберг, они заехали в Бреславль (ныне – польский Вроцлав), «где Семёнушка работал в библиотеке». Бреславль был выбран, очевидно, не случайно – именно там работал профессор Вильям Штерн, книга которого «Личность и вещь» («Person und Sache») глубоко затронула Франка. Возможно, он надеялся лично познакомиться со Штерном, однако о такой встрече нам не известно; во всяком случае, можно предположить, что в своем свадебном путешествии Франк работал в библиотеке Бреславльского университета как раз над своей статьей об этой книге.

Статья С. Л. Франка «Личность и вещь. (Философское обоснование витализма)» была опубликована в ноябре 1908 г. в «Русской мысли». В работе бреславльского профессора Франк нашёл импонирующие ему мысли о том, что жизнь и действительность невозможно описать в категориях и схемах абстрактного мышления, и о том, что недопустимо рассматривать личность в качестве вещи. Личность, в отличие от вещи, – это целое, которое больше своих частей. Это единство, которое в своей конкретности и индивидуальности превосходит любую, даже максимально подробную характеристику входящего в него множества отдельных черт, признаков, особенностей или отличий. Личность способна ставить цели и действовать – действовать сама, своею волею, – исходя именно из поставленных целей, а не только под принуждением механических причин, которые двигают вещи. Действие – или действование – вообще представляется неотъемлемой чертой бытия: «Что́ существует, то действует, и только то, что́ действует, существует». Это действование – характерное для личности – есть действие не только самосохранения, но и творческого саморазвития.

Штерн пытался мыслить весь мир как совокупность самодеятельных личностей. Такой взгляд противоречил господствовавшему в естествознании пониманию природы как совокупности вещей, подчинённых объективным – безличностным – законам, да и просто обыденному взгляду на природу как нечто, противостоящее человеку. Этот диссонанс воспринимался Штерном как явление временное и, очевидно, преодолимое: «Машины и мертвые вещи господствуют над живыми людьми <…>. Подчинение личного начала вещественному есть великая печать, которою отмечен весь облик нашей эпохи». Последний тезис, однако, – с некоторыми вариациями – мы вполне можем применить и к нашей эпохе. Эту внешнюю чуждость, но одновременно внутреннюю неустранимость личностного начала в мире Франк уже в конце жизни выразил с помощью музыкальной терминологии: «Жизнь личности ‒ basso ostinato среди беспорядочной игры звуков».

Так или иначе, вовсе не следуя за немецким профессором во всех тонкостях его метафизической конструкции, Франк взял из неё то, что во многом определило его собственную философскую систему: идею жизни, как непостижимой для отвлечённого мышления целостности, и идею личности как творческого, саморазвивающегося духа. Статья «Личность и вещь» стала исходным пунктом поворота Франка к метафизике абсолютного реализма, развитой уже через семь лет в большой книге «Предмет знания». Так совпало – или это вовсе не случайность? – что это погружение в метафизику, этот «поворот глаз души», как любил, вслед за Платоном, говорить Франк, произошёл одновременно с поворотом его жизненной судьбы…