Проект реализуется с использованием гранта
Президента Российской Федерации
Ксения Ефимовна для меня имя домашнее...
Елена Елина
Ксения Ефимовна для меня имя домашнее. Дружили семьями. Близкие, почти семейные отношения активизировались с появлением на свет долгожданного сына Ксении Ефимовны и Романа Сергеевича – Сережи. Частые встречи в нашем доме на Коммунарной и в их доме на Ленинской, ежегодные длинные летние месяцы в двух соседних домиках на одном небольшом участке дачи Кравцовых (6-я дачная, в гору), потом – на пятой дачной несколько сезонов подряд, общие поездки «на море» в Айвазовское под Феодосией. Без пап, но с мамами… Что говорить, лучшие годы золотого нашего детства. Когда все были живы, когда наша влюбленность в мир не знала границ, когда мы, единственные детки своих родителей, купались в любви, когда абсолютная незатуманенная ясность прочерчивала наше будущее – вот тогда собственно и входила в мою жизнь Ксения Ефимовна.
Я мало что знала о ее научных успехах, о ее роли на филфаке – она была для меня близкой родней, теткой, хотя, как и других маминых подруг, я никогда не называла ее тетей – только по имени-отчеству. Ксения Ефимовна в этих домашних отношениях и играла роль любимой тети. Хлебосольный ее дом, несмотря на его географические перемещения, помнит любой, кто хоть раз сидел у Ксении Ефимовны за столом. Там всегда были необыкновенные вкусности. Рыбные и мясные закуски меня, девочку, мало интересовали, а вот крошечные, искусно накрученные безе или мазурки – это да! День рождения К.Е. часто приходился на пасхальную неделю, и куличи разных видов и форм, и пасхи, кои тоже изготавливались в нескольких вариантах, были незабываемы. Конечно, еда – дело важное. Но гостеприимство этим не ограничивалось. По семейным традициям, по неписаным, но твердо соблюдаемым домашним уставам к любому празднику готовилась специальная детская программа, с конкурсами, викторинами, переодеваниями старших, хохотом младших. Центром всей этой кутерьмы всегда была К.Е. В огромной (как тогда казалось) квартире на Ленинской, квартире знаменитого Миротворцева (три комнаты анфиладой, две изолированные по коридору напротив, одну из них занимали соседи, квартира была коммунальной!) жили обе мама – Мария Сергеевна, мама К.Е., и Маргарита Ивановна – мама Романа Сергеевича. Они обе, в нарядных платьях с кружевными воротничками, принимали участие во всех утренниках и вечеринках. Маргарита Ивановна, в прошлом военная сестра милосердия, молча, строго и взыскательно оглядывала гостей, угощение и орущих детей. Нашу семью она отличала, говорила что-то ласковое, помнила, что до войны соседями Миротворцевых по квартире была семья родной тетки моего папы, там росли две папины двоюродные сестренки – Люся и Рита, а соседские отношения были самыми нежными. Мария Сергеевна, наоборот, была словоохотлива. Сказывалось, вероятно, учительское прошлое.
Никогда и ни при каких обстоятельствах, располагавших, казалось бы, к откровениям, ни К.Е., ни Мария Сергеевна не рассказывали о Татьяне Сергеевне и ее судьбе. Я уже была взрослой и частенько навещала совсем старенькую Марию Сергеевну, которая сидела в кресле и была укутана пледом. Память у нее была удивительная, речь, как и прежде, великолепная. Слушать ее было одно удовольствие. Она очень много рассказывала о детстве, о работе в школе, о муже, Ефиме Тимофеевиче, известном Саратовском педагоге, близком товарище Александра Павловича Скафтымова. Но темы Франков не было никогда. В канун моего замужества Мария Сергеевна подарила мне старинную фарфоровую чашечку. Было замечено, что это одна из трех чашечек, сохранившихся из приданого. Одну Мария Сергеевна подарила в канун свадьбы своей старшей внучке Тане (дочери Марии Ефимовны (Муры) – семья жила в Харькове), вторую – невесте Сережи, а третья досталась мне. Много лет хранила я эту реликвию, которую, возможно, держала в руках Татьяна Сергеевна, но недавно решила передать ее человеку, который посвятил свою ученую жизнь семье Франков.
Если сказать, что К.Е. была замечательной дочерью, сестрой, женой и матерью, – получится стертая, ничего не значащая фраза: так про всех говорят. Но в случае с К.Е. ее семейная позиция, ее роль в укреплении семьи как фамилии, в сохранении всего того, что она получила от родителей, может быть сравнима с лишь с позицией королевы-матери, выполняющей не только и не столько повседневные обязанности, сколько важнейшую историческую миссию. Для К.Е. было исключительно важно все, что связано с Сережиным воспитанием, развитием, с его будущим, с решением матримониальных проблем. К Сереже приглашали лучших учителей – музыка, английский. Сережа увлекался живой природой (живностью, как он говорил) – это всячески поощрялось. Мальчик прочитал «Веселую семейку» Носова, и в доме строился маленький инкубатор, папа привозил из совхоза куриные яйца, а Сережка несколько дней наблюдал за процессом и усердно высиживал цыплят.
Но вот что интересно. При том, что К.Е., строгая красавица с большими серо-голубыми глазами, сделавшая отличную партию, безусловно могла рассчитывать на аристократическое, чуть ли не светское построение своей жизни, все выходило иначе, вопреки, и она не просто мужественно сносила происходящее, но и брала на себя весомую часть самых тяжелых домашних забот. Блестящий красавец Роман Сергеевич, сын всемирно известного хирурга Миротворцева, становится директором машинно-тракторной станции, фактически переезжает в деревню, время от времени наведываясь домой. Сережа то и дело притаскивает домой бездомных кошек, воробьев со сломанными крылышками, обустраивает на даче «лягушатник», заводит огромного дога Грэя, демонстрирует непокорность, не с теми дружит, не в тех влюбляется…И все это спокойно и достойно принимается матерью. Не просто принимается, но ищутся и находятся пути решения Сережиных проблем. Она принимала Сережины искания своего пути всю жизнь, мирясь, отчаиваясь, надеясь на лучшее и всегда помогая, понимая, поддерживая. К.Е. любили очень многие. К ней захаживали Сережины школьные и университетские друзья, она очень любила Свету, маму ее любимого внука Ромы, она обожала свою другую внучку – Оксаночку. Дружеские узы связывали ее с сестрой Романа Сергеевича – Кирой, женщиной удивительной, яркой, самодостаточной, резкой, но при этом сердечной и готовой прийти на помощь. Кира Сергеевна не раз говорила о том, что про Ксану надо сделать книгу, что ее биография дает огромный материал для пишущего.
Случилось так, что биография К.Е. открывалась нам не сразу. На смену образу домашней тети Ксаны пришла К.Е., строгий преподаватель-филолог, четкий лектор, со своей выстроенной методикой. Позже К.Е. рассказала о годах учебы в знаменитом ИФЛИ, а затем на Ленинградском филфаке, с любовью она говорила о своих учителях, о Саратовском филфаке, об Александре Павловиче Скафтымове. Прошло еще какое-то время, и прозвучали воспоминания Ксении Ефимовны о первых днях войны, о том, как она, выполняя задание, оказалась в тылу врага и едва не попала в плен. И, наконец, открытие – К.Е. - родная племянница жены Семена Людвиговича Франка! Это было открытие века, потому что с этого события начался наш новый век. Найденная Евгенией Павловной Никитиной тетрадка с дневником Неизвестного, разворачивающаяся на наших глазах драма находки, а потом установления авторства, обнаружение в родных пенатах ближайшей родственницы великого Франка – это ярчайшие страницы нашей биографии. А дальше все закрутилось в бешеном темпе: очень быстро были установлены контакты с английской родней, началась интенсивная переписка, звонки, визиты. Сама К.Е. не рискнула ехать за такой далекий в те годы рубеж – было непросто во всех смыслах. Но К.Е. менялась на наших глазах. С обретением и возвращением дорогих ей людей, с правом на ставшую легальной память К.Е. активно занялась просветительской, лекторской, публикаторской работой. К.Е. оказалась в центре событий, потрясших культурный Саратов. Ее записывали, снимали на видео, фотографировали, у нее брали интервью, просили комментарии к публикациям вновь найденных материалов. И мы узнали другую К.Е. Она по-прежнему была красивой, с возрастом похудела, всегда, до конца своих дней, была изящно одета. Цвет глаз не померк, улыбка краешками губ – то ли робость, то ли сомнение, то ли предвкушение - тоже осталась прежней. Прежними были и деньрожденные застолья – с куличом, увенчанным витыми буквами ХВ, с пасхой, с изысканными речами и мемуарными рассказами изысканных гостей – Мары Борисовны Борисовой, Ольги Борисовны Сиротининой, любимых – из разных лет – учеников-филологов. Только теперь уже в маленькой комнате дома на углу Московской и Рахова под пение Сережиных птиц. И все же это была другая К.Е. – ей нравилось это всеобщее внимание, неподдельная заинтересованность друзей и коллег подробностями прошлого, но главное – она почувствовала свою исключительную нужность, важность, то, что нынче называют востребованностью.
…Мы похоронили Ксению Ефимовну рядом с ее мамой на старом Елшанском кладбище, напротив, через дорожку, покоится Роман Сергеевич, а рядом с ним теперь и Сережа, мой любимый дружочек нашего общего детства…
